В здании бывшего кинотеатра «Ударник» 12 декабря состоялась церемония вручения независимой премии в области современного искусства — премии Кандинского. В основной номинации впервые победили два проекта — Гриши Брускина и группы AES+F, поделившие 40 тысяч евро, лауреатом же в номинации «Молодой художник» стал Дмитрий Венков.
Церемония вручения с выступлениями «Мумий Тролля» и Петра Мамонова, как и предшествующая ей выставка номинантов, в первый раз проходили в легендарном кинотеатре, который в ближайшие годы обещает стать новым центром художественной жизни города. О задачах премии, ее лауреатах и о том, каким образом «Ударник» превратится в музей современного искусства, pазговор также зашел о Pussy Riot, религиозном искусстве и влиянии музеев на арт-рынок.
В этом году результаты премии можно назвать неожиданными: впервые в основной номинации два победителя. Неужели жюри не смогло выбрать одного?
Шалва Бреус: У нас один раз было два победителя в молодежной номинации, но в главной — впервые. Всегда существует соблазн принять решение, устраивающее все стороны, естественное для «человека разумного» желание избежать потенциального конфликта. Поэтому мы с повышенным вниманием относимся к подобным решениям, хотя регламент премии их и допускает. Жюри вынесло свой вердикт после двух часов жарких дискуссий. Я имел возможность выслушать мнение каждого, их аргументы «за» и «против». И убедился — это вовсе не желание найти комфортный компромисс, а поровну разделившиеся голоса. Члены жюри были уверены в своем выборе.
Нет опасения, что сценарий финала теперь будет повторяться?
Ситуация была беспрецедентная. У Гриши Брускина и AES+F, конечно, сильнейшие проекты, заслуживающие главной премии. А вот что касается «Молодого художника», то в жюри царило полное единогласие и обошлось без продолжительных споров. Венков очень способный, на мой взгляд. Сама церемония — наше отдельное произведение. В ней должна быть импровизация и легкая пощечина общественному вкусу, мейнстриму. Петр Мамонов естественно и свободно себя чувствовал на сцене «Ударника», поэтому получился такой великолепный перформанс.
Еще на стадии формирования лонг-листа премии вы говорили, что в этом году чрезвычайно сильная конкуренция — и результаты это подтвердили. Вам кажется, что шорт-листы обеих номинаций получились репрезентативными?
Каждый из финалистов, особенно в главной номинации, без всяких натяжек, был достоин премии. Мне кажется, что шорт-лист всегда более объективен, чем один конкретный победитель. Ведь разница в уровне работ, попавших в финал, как правило, микроскопическая – это происходит со всеми серьезными премиями. Я, например, стараюсь читать книги из шорт-листов литературных премий, в Англии покупаю шорт-лист английского «Букера», у нас — «Большой книги» или «Русского Букера».
Ваши личные предпочтения совпали с шорт-листом?
Конечно. Но есть еще ряд художников, которые, безусловно, заслуживали места в финале. Например, замечательный проект Дмитрия Гутова или «Вселенский разум» Николая Полисского. К сожалению, «Вселенский разум», в силу огромных размеров, был представлен только небольшим фрагментом, что, возможно, не позволило жюри полноценно оценить это выдающееся произведение.
Как вы думаете, почему сильный проект Гутова не прошел в финал? Потому что это не первые работы в серии?
В том числе и поэтому. Произведения из этой серии были представлены на первой премии Кандинского еще 5 лет назад. Но это не умаляет его заслуг. Многие скульптуры Брускина тоже повторяют его ранние проекты. Просто он собрал все во «Времени Ч» и завершил цикл, которым занимался значительную часть жизни. «Allegoria Sacra» AES+F — тоже очень сильная работа.
Вам не кажется, что она многим нравится не из-за идеи и смысла, а потому что выглядит модной, гламурной?
Помимо красоты им удалось создать параллельный, совершенно гипнотический, живущий по своим странным законам мир. Там не льется кровь, люди наносят удары мечами, но лезвие всегда останавливается в миллиметре от горла. Это мир, где терпят крушения самолеты и поезда, но оказывается, что в них нет людей. Важен сам факт создания такого мира, а техника исполнения — уже второй вопрос. Я думаю, что Босх был тоже «модным», но со временем китчевость ушла, а созданный им страшный, фантастический мир остался по-прежнему интересен.
Третий номинант — Аладдин Гарунов с «Тотальной молитвой», совместивший в одном пространстве мощнейшее видео и инсталляции — тоже был очень сильным, не случайно он попал в финал премии во второй раз.
Если посмотреть на работы из лонг-листов, как вам кажется, выделяются ли какие-то новые тенденции в этом году — в темах или жанрах?
Одна из тенденций — и публика обратила на это внимание — много работ на религиозную тему. На первый взгляд может показаться, что это следствие ожесточенной дискуссии о допустимом взаимодействии между современным искусством и религией, которая велась в обществе в этом году, притом не только в России, но практически во всем мире — дискуссии, принимавшей иногда, как мы знаем, весьма болезненные формы. Достаточно вспомнить историю с американским фильмом «Невинность мусульман» или Pussy Riot. Но на мой взгляд, эта дискуссия — лишь одна из второстепенных и поверхностных причин, объясняющих внимание к религиозной теме. В большинстве работ затрагиваются более глубокие слои смысла.
На самом деле, в обращении современных художников к религиозной, метафизической проблематике нет ничего нового или неожиданного. В обывательской среде бытует заблуждение, что актуального художника не интересуют вечные темы. Возможно, оно возникло потому, что современные авторы работают с нетрадиционными, непривычными материалами. И многим кажется, что если человек делает видеоарт или работает с ржавым металлом, то на вечные темы он задумываться не может. Должны быть масло и мрамор. Но современных художников, как и их предшественников, по-прежнему беспокоят вечные темы любви и ненависти, веры в бога и неверия, добра и зла, жизни и смерти, красоты и уродства. Просто, к сожалению, это не может ежегодно выливаться в художественное произведение или проект. Посмотрите на работы Гутова, «Священную аллегорию» AES+F, «Тотальную молитву» Гарунова, «Вселенский Разум» Полисского. Это работы на вечные темы, по-новому осмысленные. Они ясно говорят о масштабе их создателей.
Pussy Riot номинировались на премию, но не прошли даже в лонг-лист. В связи с этим вы в одном интервью сказали, что ценность работы определяется не резонансом, а художественным качеством. Каковы тогда критерии качества в случае с акционизмом?
На этот сложный вопрос даже крупные теоретики искусства далеко не всегда могут четко ответить, критерии размыты. Вот, например, «Завтрак на траве» Мане, где изображены обнаженная парижанка и двое мужчин в костюмах. Когда ее выставили на Салоне отверженных в 1863 году, произошел скандал: публика пыталась уничтожить работу, били окна. Это была продуманная провокация или нет? Фильм «Невинность мусульман» — это акция или художественное кино, вызвавшее болезненный резонанс? Что первично, что является целью — скандал или произведение искусства? Если скандал, то это вопрос скорее медийный, имеющий к искусству лишь косвенное отношение.
Я разговаривал с известными теоретиками венского акционизма, один из них — Борис Маннер — входит в экспертный совет премии. И все они говорят о сложности критериев оценки. Историк и теоретик искусства Евгений Барабанов в связи с Pussy Riot обратил внимание на то, что у акционизма есть свои родовые черты. Акция имеет четко артикулированные начало и конец, то есть ее не редактируют после ее завершения, она, как правило, фиксируется на пленку, на ней присутствуют критики и эксперты и так далее. Обычно так и происходит, но здесь было по-другому, акции как таковой, на мой взгляд, не было. Условно говоря, был эпизод в храме, который, к сожалению, привел к трагическим обстоятельствам. Потом уже смонтировали видео, наложили отдельно записанный звук. Так что это было? Акция или клип? Если бы Pussy Riot выдвигал я, то заявил бы их как видеоарт, а не акцию.
Тем не менее, кажется странным, что группа не проходит в лонг-лист премии, а по версии «Артхроники» Pussy Riot попадают на пятую строчку самых влиятельных людей в современном российском искусстве.
Сальери был влиятельнее Моцарта. Список «Артхроники» говорит не столько о творческих достижениях, сколько о влиятельности. Поэтому в нем представлены не только художники, но и коллекционеры, директора музеев, чиновники, арт-дилеры. Меня в нем вообще нет. Это мнение отобранной редакцией группы экспертов, в которую входят и теоретики, и журналисты, и коллекционеры.
Премия Кандинского для того и создавалась, чтобы быть независимой. Повлиять на членов жюри и экспертного совета у нас практически невозможно. Да и как можно повлиять на мнение декана школы искусств Йельского университета Роберта Сторра или, например, на Ольгу Свиблову. Задача оргкомитета премии в том, чтобы оградить жюри от возможного давления.
Когда ажиотаж вокруг Pussy Riot достиг пика, несколько членов экспертного совета засомневались и сказали, что хотели бы проверить итоги голосования. Мы впервые сделали исключение и показали двум нашим уважаемым коллегам листы голосования с баллами и оригиналами подписей. Все сомнения мгновенно отпали и вопрос, ко взаимному удовольствию, был закрыт.
Вы видите сейчас интересные образцы именно политического искусства?
Политическое искусство, неполитическое, партийное, беспартийное — применительно к искусству мне такие критерии кажутся вторичными. Честно могу сказать, мне может нравиться любое искусство, в том числе и политическое, но мне не нравится, когда политическое и партийное побеждает художественное. «Божественная комедия» — довольно политизированное произведение. Данте прошелся по всем политикам Флоренции, из которой был изгнан. Кто сейчас помнит имена аристократов, которых он встречает в кругах ада? Но случается, что политика побеждает художника. Пример — Владимир Маяковский. Его творческая, а затем физическая смерть.
Я бы сказал, что современное политическое искусство в России начинается с соц-арта. Нонконформисты были менее политизированными, их просто отторгла советская власть, и они невольно стали ассоциироваться с неким политическим жестом. А вот действительно политический жест в искусстве — это Комар и Меламид, Соков, Косолапов. Как поп-артисты во главе с Энди Уорхолом апеллировали к символам массового потребления и персонажам массовой культуры — супам Campbell’s, «Кока-коле», Мерилин Монро, Мао Цзэдуну — так соц-арт стал играть с символами тоталитаризма и власти. Сегодня в жанре политического искусства блестяще работают «Синие носы». Сколько было шума из-за «Целующихся милиционеров». Но эта работа по-прежнему актуальна. Ведь если зачистить все вокруг, то власти придется целоваться самой с собой или с собственным отражением. Я бы отметил еще Группу «ПГ».
После составления лонг-листа были демарши, несколько номинантов демонстративно ушли. Звучали слова, что премия этически небезупречна. Как вы воспринимаете эти замечания?
Никак. Все это выглядело как «назло маме я отморожу себе уши». Очень важно прислушиваться к конструктивной критике, но не размениваться по пустякам. Как говорил умный человек, покойный ныне (не буду называть имя): «Неизбежным следствием движения каравана является лай собак». Если собаки не лают, значит, караван не движется, у него проблемы. Судя по этому критерию, мы в движении и у нас что-то получается. Замечательно, если бурлят страсти. Но для художника дурной тон поддаваться общей волне, художник силен индивидуальностью, тем, что шагает не в ногу со всеми, а как кошка, ходит сам по себе.
Вы говорили, что к концу года в «Ударнике» будет выбран директор, сформирован попечительский совет музея, выберут архитектурное бюро. Что из этого удалось сделать?
«Ударник» — историческое место, он неизбежно окажется в центре общественного внимания художественной жизни Москвы, международной арт-сцены, поэтому в таком проекте непозволительно спешить ради демонстрации успехов. В результате жесткого отбора главным консультантом проекта стала компания, которая участвовала в таких мегапроектах, как Большой египетский музей в Гизе, Лувр, Гуггенхайм в Бильбао. В контракт с ними вписан график работы.
В Москве несколько важных площадок современного искусства, но одного главного музея нет. Каковы основные задачи и функции «Ударника», какое место он может занять в существующей системе?
Функции музея, в целом, хорошо известны. Это хранение, собирательство, образование, выставочная деятельность и функция метафизическая. Если погрузиться в детали, то одна из наших важных задач – институционализация современного российского искусства. Современные российские художники штучно представлены в отечественных и западных музеях, но не существуют как единый фундамент российского искусства, общество не воспринимает их как важный культурный пласт, даже если их имена хорошо известны в профессиональной и околопрофессиональной среде. Для начала мы хотим собрать музейную коллекцию, позволяющую увидеть их творчество в развитии, представить ее в России и за рубежом и издать фундаментальные монографии, посвященные творчеству этих авторов. У нас до сих пор нет фундаментальных исследований о выдающихся современных художниках — Борисе Орлове, например, или Викторе Пивоварове. Только создав такую институциональную базу и опираясь на нее, можно развиваться дальше.
Много внимания будет уделяться работе с молодыми художниками. Важно помнить, что новые имена, как правило, возникают не на пустом месте. Сегодня художники находятся в безвоздушном пространстве, и молодые авторы зачастую не знают, от чего отталкиваться и что отрицать. Ведь даже отрицание должно быть осознанным и интеллектуально подготовленным. Иначе оно становится данью моде.
На сколько лет у вас заключен контракт с городом на аренду «Ударника»?
На 10 лет, но мы будем его сейчас продлевать.
В этом году был первый опыт проведения выставки в «Ударнике». Как вы работали с пространством?
Сначала во время выставки номинантов премии Кандинского, а потом во время церемонии награждения мы максимально использовали уникальные возможности «Ударника» — его пространства, его большой экран. Зрителям показали все этапы жизни «Ударника», все накопившиеся в этом здании «археологические» слои, от конструктивизма и сталинского ампира до оставшегося в наследство от казино фальшивого новорусского классицизма. Безусловно, там живет гений места. Мы все ощущали, как он диктует работам их расположение. Экспозиция выставки номинантов разместилась на всех этажах, включая кинозал, который во время церемонии награждения трансформировался обратно в зрительный зал — в соответствии с нашей идеей о многофункциональности выставочных помещений.
Архитектурный бренд
Есть ощущение, что очень мало света.
Когда мы только пришли в «Ударник», все окна в здании были закрыты наглухо. Ведь в казино нет смены дня и ночи. Мы открыли все окна и больше дневного света, чем сейчас, здесь не будет. Но мы будем использовать самое передовое музейное освещение.
У вас есть какой-то образ музея через пять лет?
Мне кажется, это редкий случай, когда цели «Архнадзора» и цели новых владельцев здания, то есть наши, полностью совпадают. Фактически, нам нужно максимально бережно отреставрировать здание и установить
практически заново инженерные системы — климат-контроль, свет, вентиляцию и прочее. Конструктивизм с его строгими линиями идеально подходит для музейной функции. На втором этаже, где крутили кино, будет зал-трансформер. Специальная гидравлическая система при необходимости позволит превратить выставочное пространство в кинозал с наклонным полом, поднимать и убирать сцену либо превращать зал в лекторий с амфитеатром для слушателей. Кроме выставочной деятельности, такой зал позволит показывать ретроспективы фильмов, читать лекции и даже проводить концерты, показывать спектакли.
Что вы будете показывать в следующем году? Какие будут первые выставки?
В следующем году у нас запланирована традиционная выставка номинантов премии Кандинского и выставка последнего проекта Гриши Брускина. Также мы работаем над большой выставкой Пиросмани и надеемся объединить коллекцию ГМИ Грузии в Тбилиси и работы из частных и музейных собраний России.
По-вашему, как появление нового музея современного искусства в «Ударнике» повлияет на российский арт-рынок?
Арт-рынку нужны четкие критерии. Если в художественной жизни их отсутствие допустимо, то бизнесу нужно опираться на конкретику, ему нужен так называемый бенчмарк, помогающий определить, что хорошо, что плохо. Получил художник премию Тернера — это критерий для рынка. Если автор представлен в музеях, это значит, что он прошел строгий музейный отбор, и, следовательно, его можно покупать. Любой музей или премия подстегивают рынок.
И качественная художественная критика, которой очень мало.
Да, ситуация с критикой катастрофическая. Поэтому в глазах обывателя современное искусство нередко стало ассоциироваться со скандалом. Если спросить людей не из круга специалистов и интересующихся: «Что вы знаете о современном искусстве?», то выяснится, что они помнят только скандалы. Беляев-Гинтовт с премией Кандинского, «Война» с «Инновацией» за «Х*й в плену в ФСБ» и Pussy Riot. Это медийный закон и глупо кого-то обвинять, но в результате нет никакого баланса, а нужно ведь показать всю палитру художественной сцены.
Результат отсутствия просветительской работы — прокурорская проверка в Эрмитаже из-за выставки братьев Чепменов. При этом понятно, что никто не будет трогать Эрмитаж, а вот частные инициативы таким образом легко задушить.
В Европе и Соединенных Штатах в свое время происходило что-то похожее. Были большие классические музеи, которые работали консервативно и развивались медленно, не соответствовали требованиям времени, не шли навстречу зрителю. Потом стали возникать частные институции и музеи, сперва слабенькие, потом сильнее, и именно они перевернули музейное дело. Чтобы выжить, им нужно было придумывать новые ходы, и они оказались в авангарде процесса. После этого крупные музеи стали пользоваться их опытом и начали меняться сами. Возникло взаимное обогащение.
Аналогичная ситуация с телевидением, которое еще совсем недавно полностью игнорировало современное российское искусство. Оказывается, в Великобритании некогда было то же самое — сначала полное непонимание, потом наступил перелом, и теперь вернисажи, выставки, важные события художественной жизни на постоянной основе освещают передовые британские СМИ. У нас неизбежно произойдет то же самое.