5 января 2012 года свой 80-летний юбилей отметил Умберто Эко — патентованный интеллектуал, семиотик и медиевист, библиофил, гурман, знаток комиксов и бондианы, а главное — автор книг, изменивших само представление о том, что такое исторический роман, и породивших последователей по всему миру, включая Дэна Брауна и Бориса Акунина.
Эко — один из немногих ныне здравствующих итальянцев, чье имя хотя бы смутно знакомо даже тем, кто далек от футбола, оперы и моды. Более того: можно сказать, что деятельность, образ мыслей и сама внешность бородатого профессора в больших очках и с неизменной сигаретой во многом сформировали наше представление о современном западном гуманитарии, «публичном интеллектуале», который не просто является глубоким специалистом в своей узкой области (в данном случае — семиотике и медиевистике), но и имеет сформулированное — и подкрепленное ссылками на Декарта или Платона — мнение по практически любому насущному вопросу современности, от войны в Персидском заливе до выхода нового фильма про Джеймса Бонда. И который, не обинуясь, делится им с окружающими.
Но, конечно, мнение болонского профессора семиотики об этих и других предметах интересовало бы нас в гораздо меньшей степени, если бы не главное: Умберто Эко — писатель, автор по крайней мере двух международных исторических бестселлеров, «Имя розы» и «Баудолино». Причем первый из них в 1980 году просто перевернул представление европейских читателей о том, что есть исторический роман и на что он способен.
Если попытаться кратко, в духе Нобелевского комитета (последние годы явно приглядывающегося к Эко) сформулировать, в чем, собственно, состоит заслуга этого писателя перед мировой словесностью, ответ будет очевиден: Эко первым сумел органично «поженить» увлекательную литературу, беллетристику, с литературой «высокой». И тем самым фактически породил постмодернизм в литературе.
Конечно, хитроумные и многосложные литературные построения, собранные из явных и неявных цитат, требующие от читателя бесконечной внимательности и бездонной эрудиции, были известны и раньше – взять хотя бы едкое «Бледное пламя» Набокова, загадочные рассказы Борхеса или повествовательные головоломки Жоржа Перека (не говоря уж об «Улиссе» и «Поминках по Финнегану» Джойса). Но только Эко сумел вывести такие тексты из гетто «интеллектуальной литературы» и соответствующих минималистических тиражей.
Нам, привыкшим получать каждый год по новой книжке Акунина и Уэльбека, уже трудно представить, какое изумление вызвал в 1980 году роман «Имя розы». В котором, с одной стороны, с энциклопедической дотошностью воссоздается быт монастыря XIII века, щедро цитируются ученые мужи средневековья и воспроизводятся их схоластические споры, а с другой — перед читателем разворачивается захватывающий детектив с мрачными монастырскими постройками, загадочными убийствами и горячими любовными сценами. И подобный текст может быть многоуровневым, полным философских смыслов и аллюзий на современность. Причем для дебютирующего в литературе 48-летнего профессора это было не наитие, а сознательно выстроенная стратегия, как явствует из опубликованной вослед роману эссе «Заметки на полях «Имени розы», ставшего открытым манифестом постмодернизма.
Последующие три толстенные романа Эко — «Маятник Фуко» (1988), «Остров накануне» (1994) и особенно «Баудолино» (2000) упрочили его репутацию интеллектуала, умеющего и, главное, не считающего ниже своего достоинства рассказывать «простым людям» о сложных интеллектуальных проблемах. И показывать на собственном примере, как могут уживаться в одной отдельно взятой голове самые разнообразные идеи и понятия.
Пятый роман — «Таинственное пламя царицы Лоаны» (2004) — оказался, неожиданно для многих, во многом автобиографичным и оттого непривычно беззащитным. Эко словно снимает броню своей непроходимой учености, и оказывается, что под ней таится страх потерять за всей этой эрудицией собственную личность — как происходит это с двойником автора, его сверстником и земляком, миланским букинистом Джамбатистой Бодони по прозвищу Ямбо (почти что Умби).
Последний на данный момент, шестой роман Эко, «Пражское кладбище» (2010), можно сказать, более традиционен для Эко — в нем автор снова пробегается по всем регистрам европейской истории, на сей раз истории ксенофобии и конспирологии, и в романе снова полно аллюзий на другие произведения. Только на сей раз — не только на романы Эжена Сю и Александра Дюма, но и на свои собственные. Можно сказать, что на восьмидесятом году жизни Умберто Эко закольцевал тридцатилетний сюжет своей писательской карьеры. Что и подтвердил кардинальной сменой имиджа: вместо бородача-интеллектуала в круглой шляпе с обложки на читателя глядит респектабельный усатый синьор с гладко выбритым массивным подбородком.
Что будет дальше? При всем уважении к крепким пьемонтским корням и надежде на неистощимое жизнелюбие профессора Эко, 80-летний юбилей — не столько повод загадывать в будущее, сколько возможность подвести итоги. Если правда, что талант — это вечная молодость, а гений — это вечное детство, то Умберто Эко как писатель застрял как раз посередине — в вечном интеллектуальном отрочестве.
Порой его филологическое озорство и историческое щегольство кажутся избыточными (каббалистические эпиграфы к «Маятнику Фуко» и названия глав в «Острове накануне» представляют собой подлинные названия книг XVII-XVIII веков), создавая Эко двусмысленную репутацию холодного манипулятора, компилирующего свои тексты, как компьютерные программы. Но словно для того, чтобы развеять подобное впечатление, непробиваемый интеллектуал, эрудит и острослов помещает порой в своих книгах поразительные признания. Вот, например, из трактата о переводе «Сказать почти то же самое»: «Иногда я задаюсь вопросом: не пишу ли я романы только для того, чтобы позволить себе все эти отсылки, понятные лишь мне самому? Но при этом я чувствую себя художником, который расписывает камчатую ткань и среди завитков, цветков и щитков помещает едва заметные начальные буквы имени своей возлюбленной. Если их не различит даже она, это неважно: ведь поступки, вдохновленные любовью, совершаются бескорыстно».