aigogolevcippinscserebrenikova

После новости о вступлении Кирилла Серебренникова в должность художественного руководителя театра имени Гоголя прошло всего лишь несколько дней, как от театра последовал официальный ответ – в любимой ныне форме письма. Причем письма не умного и содержательного, а нелепого и «тявкающего», ставшего зримым воплощением того застоя и мещанства, присущих, к сожалению, малоуспешным репертуарным театрам, застрявшим в вязком прошлом. Их-то столичные власти сейчас и пытаются «лечить».

Письмо артистов было опубликовано 11 августа на сайте театра, однако провисело там всего лишь несколько часов – новое руководство в лице директора Алексея Малобродского, который пришел в театр Гоголя вместе с Серебренниковым, удалил эту эпистолу, однако позднее она появилась на сайте газеты «Московский комсомолец». Письмо любопытно и стилем, и идеями, но главное – непониманием контекста и личности Серебренникова, который для труппы стал олицетворением силы, разрушающей репертуарный театр как форму театрального дела и принципы системы Станиславского как художественного метода.

Артисты, конечно, после публикации отмечали, что лично против режиссера ничего не имеют, но если ничего личного, то к чему разговоры про отсутствие специального образования у Кирилла Серебренникова, лауреата «Золотой маски» и автора постановок в самых успешных репертуарных театрах страны – «Современнике» и МХТ имени Чехова. Надо думать, что все-таки ни к чему. Впрочем, как и перечисление всех заслуг бывшего руководителя театра Сергея Яшина – ни звания, ни ордена не отменят того, что художественный потенциал театра Гоголя иссяк.

Со стороны может показаться, что история театра Гоголя с Серебренниковым стала высшей точкой того самого кризиса репертуарного театра, про который столь активно говорят последние несколько лет на фоне скандалов в Таганке, театрах Маяковского и Станиславского. Но кризис точно так же обсуждали лет пятнадцать и даже двадцать назад. А еще кризисы бывали, например, у БДТ, который в 1956 году отдали возрождать Товстоногову, или у Ленкома, куда в 1973 году пришел Марк Захаров. И, наверное, не стоит путать кризис репертуарного театра как некоей модели, которая не приносит прибыли (что собственно и происходит сейчас), и кризис художественный, имеющий разные корни, произрастающий из цензуры, навязанной идеологии или отсутствия лидера. Так вот, застой в театре Гоголя начался не сегодня и не вчера, это, прежде всего, многолетняя история блеклого художественного пути, которая в итоге вылилась в потерю своего зрителя и низкую посещаемость, на которую указывают в ведомстве.

Конечно, количество зрителей и почитателей не может быть абсолютным индикатором деятельности того или иного театра, успешности творческого эксперимента или художественной ценности — в конце концов, и элитарное искусство, и авангардное не могут принять массы. Но здесь речь идет не только об интересе зрительском, есть же еще внимание критиков, «двигающих» искусство вперед, и коллег. В отсутствие заинтересованности хоть одной из сторон бессмысленно преувеличивать значимость некоего явления или организма.

Сейчас вопрос в другом – в исходе встречи артистов и художника, в их взаимодействии и нахождении общего языка. Кирилл Серебренников, которого как ругают, так и хвалят от души, сложившийся режиссер, неоднозначный, успешный, но впервые ставший худруком. Можно говорить, что к нему лояльны власти, что он человек, существующий в системе и поэтому ему дали театр, но это все не отменяет того, что Серебренников в силу таланта и энергии как никто другой его достоин. Получится ли у него, пока никто не знает – здесь многое зависит от силы художественной идеи режиссера, способности сформировать круг единомышленников.

«Театр – это режиссер, имеющий определенные художественные идеи, а также группа его актеров, способных поверить и увлечься ими». Это было твердым убеждением Анатолия Эфроса, которого по сути затравили в Театре на Таганке, при том что он был великим режиссером. Понятно, что на отношения режиссера с труппой влиял скандал с Любимовым, не вернувшимся в СССР, но как бы то ни было никакой общности единомышленников не получилось. История знает немало конфликтов и расставаний в театрах, ни сравнивать, ни обобщать их совершенно не нужно, но практика показывает, что только люди близкие идейно, по духу смогли обрести ту самую созидающую силу.

Глава столичного комитета по культуре Сергей Капков решился на такой казалось бы нетривиальный, радикальный шаг, потому что увидел в Серебренникове «агента изменения» – так чиновник именует людей, способных оживить умирающие структуры или создать новые. За плечами Серебренникова не только спектакли, но и новая мультижанровая площадка «Платформа», преподавание в Школе-студии МХТ, «Седьмая студия», где играют его ученики, которая ставит спектакли на «Винзаводе». В глазах же театра Гоголя Серебренников – враг, который хочет захватить здание, и пока что такое отношение не сулит ничего хорошего ни режиссеру, ни артистам. Кажется, что приди на его место кто-то менее известный и амбициозный, шума было бы меньше.

Интересно, что подобное неприятие со стороны артистов выразилось не в процессе работы – Галибина в Театре Станиславского или Угарова в «Центре драматургии и режиссуры Казанцева и Рощина» обвиняли в уничтожении репертуарного театра все-таки спустя какое-то время после начала работы. В случае же с Серебренниковым претензии, касающиеся разрушения храма искусств, начались задолго до его общения с труппой (в этом, кстати, большой просчет департамента культуры, который самую главную встречу отложил напоследок: до октября Серебренников будет ставить оперу в Берлине). Гоголевцы же, говоря о разрушении театра, подразумевают собственные увольнения, а это, по их мнению, противоречит самой идее репертуарного театра, театра-дома.

Кирилл Серебренников. Фото РИА Новости, Владимир Федоренко
Кирилл Серебренников. Фото РИА Новости, Владимир Федоренко

В подобном отношении к театру и заключается главный «тормоз» развития театрального дела, мешающий изменению сложившейся модели. Театр-дом дает определенные социальные гарантии, даже если артист месяцами не выходит на сцену. С артистом, который служит в театре годами, заключен бессрочный контракт, и просто так его уволить невозможно. Собрать же команду нужных тебе людей без увольнения старых не получится.

Между прочим, и Товстоногов, появившись в БДТ, тоже начал с того, что уволил часть, причем немаленькую, труппы, а потом позвал новых артистов; Олег Ефремов действовал иначе — при нем труппа росла (поскольку были нужны свежие силы) и доросла до критического состояния, после чего она раскололась на два театра. Ефремова же еще долгие годы ругали за скинутый балласт, который вместе с Татьяной Дорониной образовал МХАТ имени Горького.

Из немногих высказываний Кирилла Серебренникова, сказанных в связи с театром Гоголя, ясно, что пока он планирует общаться с каждым артистом по отдельности. И вполне может оказаться, что в труппе найдутся люди, которым, в первую очередь, будет интересен сам Серебренников, его метод работы и его видение. Обычно самыми прочными и успешными в театральном мире становятся удачно сложившиеся союзы педагогов и учеников — из взаимного притяжения, таланта и интереса выросла школа Фоменко или, например, «Студия театрального искусства» Сергея Женовача. Однако несмотря на то, что случай Серебренникова априори иной — он близок, скорее, к Олегу Табакову, пришедшему в МХТ, — это не отрицает возможности его положительного исхода.

Если все же на некоторое время абстрагироваться от отношений художественного руководителя с труппой, а перейти к самой модели репертуарного театра, то в сложившейся ситуации речь фактически идет об одном — о насущности перехода на контрактную систему и привлечении сторонних ресурсов. Когда Табаков возглавил МХТ имени Чехова в 2000 году, «Табакерка» стала играть спектакли на площадке театра, а в сам театр пришли новые режиссеры и артисты – от Серебренникова и Писарева до Хабенского и Кравченко.

Пока что практика с контрактами распространена не во многих театрах, но главное что она уже показала – подобная модель может быть экономически выгодной. И МХТ имени Чехова, подведомственный Минкульту, тому наглядное подтверждение. Не случайно именно Табакова, считающего, что театр – «это не только храм, алтарь Мельпомены, но и театрально-зрелищное предприятие», называют настоящим российским интендантом. Успешен и «Современник» Галины Волчек, обладающий не только сильной командой, но и открытым мировоззрением, позволяющим собирать разные команды.

Делить театры на репертуарные и не репертуарные, государственные и частные, антрепризные и нет, несмотря на их очевидные особенности, — сейчас, кажется, не совсем правильно. Театр может быть интересным или нет, талантливым или нет, ярким или нет, но главное, что его не надо жалеть, если он находится при смерти, если он абсолютно асоциальный. В жизни, обращенной к прошлому, нет движения.

Артисты театра Гоголя уверены, что у них просто отбирают здание, они говорят, что не против новшеств, но против уничтожения театра, а потому и дальше будут собирать подписи под своим письмом. Они вряд ли сами понимают, как это звучит, но тем не менее возникает закономерный вопрос к департаменту культуры. Как можно было умудриться снять старого худрука и назначить нового таким образом, чтобы устроить поколенческий, идеологический и имущественный конфликт, даже не приступив к работе?